Фолтригг обожал компрометирующие материалы. Неважно, над каким делом он работал и кто был его противником, он старался найти грязь. Мактьюн прочел печальную историю развода с намеками на измену, пьянство и наркоманию. Было там и про попытку самоубийства. Он прочел все внимательно, стараясь делать это незаметно. Ни при каких обстоятельствах он не хотел сердить эту женщину.
– Нам нужно поговорить с вашим клиентом, миссис Лав.
– Реджи. Хорошо, Рой?
– Как хотите. Мы имеем основания думать, что он что-то знает.
– Например?
– Ну, мы уверены, что маленький Свей побывал в машине Клиффорда до его смерти. И провел там довольно много времени. Клиффорд, судя по всему, решил покончить жизнь самоубийством, и мы думаем, что он хотел рассказать кому-нибудь, где его клиент, мистер Мальданно, спрятал труп сенатора Бойетта.
– С чего вы взяли, что он хотел рассказать?
– Это длинная история, но Клиффорд дважды звонил моему сотруднику и намекал, что может пойти на какую-то сделку и потом уехать. Он был напуган. И много пил. Вел себя непоследовательно. Опускался все ниже и хотел исповедаться.
– Почему вы решили, что он рассказал это моему клиенту?
– Ладно, это только предположение. Но мы обязаны не оставлять ни одного камня неперевернутым. Вы же понимаете.
– У меня ощущение что вы хватаетесь за соломинку.
– Тут вы правы, Реджи. Буду с вами откровенен. Мы знаем, кто убил сенатора, но, честно говоря, я не готов идти на суд, раз не знаю, где труп. – Он помолчал и тепло ей улыбнулся. Несмотря на массу отвратительных недостатков, Рой провел многие часы перед присяжными в судебном зале и знал, когда нельзя хитрить.
Только и она прошла трудный путь и научилась распознавать фальшивку.
– Я не говорю, что вы не можете поговорить с Марком Свеем. Сегодня – нет, но, возможно, завтра. Или через день. События развиваются быстро. Тело мистера Клиффорда еще не остыло. Давайте немного подождем и не будем торопиться. Договорились?
– Договорились.
– Теперь докажите мне, что Марк Свей побывал в машине Клиффорда до его смерти.
Проще простого! Фолтригг заглянул в блокнот и перечислил много мест, где были найдены отпечатки пальцев мальчика. Задние фары, багажник, ручка передней двери, замок, пистолет, бутылка виски. Что-то похожее найдено. и на шланге, но уверенности нет. Продолжают работать. Сейчас Фолтригг уже вошел в роль прокурора, выстраивающего свое дело на основании неопровержимых улик...
Реджи записывала и записывала. Она знала, что Марк был в машине, но ей и в голову не приходило, что он умудрился так наследить.
– Бутылка виски? – переспросила она. Фолтригг заглянул в записи.
– Да, три четких отпечатка. Никаких сомнений. Марк рассказал ей о пистолете, но не о бутылке.
– Немного странно, не находите?
– Сейчас все странно. Полицейский, который с ним разговаривал, запаха алкоголя не почувствовал, так что я не думаю, что он пил; Уверен, он сможет все объяснить, если только нам удастся с ним поговорить.
– Я спрошу его.
– Так он вам не рассказал про бутылку?
– Нет.
– А как он объяснил пистолет?
– Я не имею права вам рассказывать о том, что мне объяснил клиент.
Фолтригг все время ждал хоть какого-то намека, и последние слова Реджи обозлили его. Труманн тоже ждал, затаив дыхание. Мактьюн оторвался от чтения доклада психиатра, назначенного судебными органами.
– Так он не все вам рассказал? – спросил Фолтригг.
– Он рассказал мне многое. Может быть, и упустил какие-то детали.
– Эти детали могут иметь решающее значение.
– Я ум сама решу, что имеет решающее значение, а что нет. Что у вас еще?
– Дайте ей записку, – приказал Фолтригг Труманну. Тот достал из папки посмертную записку Клиффорда и протянул Реджи. Она медленно прочитала один раз, затем другой.
– Тут писали двумя разными ручками, – пояснил Фолтригг. – Синюю мы нашли в машине – дешевая шариковая ручка, в которой кончилась паста. Можно предположить, что Клиффорд пытался что-то приписать после того, как Марк вышел из машины. Слово “где” подразумевает, что Марка уже не было рядом. Совершенно очевидно, что они разговаривали, назвали друг другу свои имена и мальчик был в машине достаточно долго, чтобы успеть до всего дотронуться.
– На записке отпечатков нет? – спросила она, помахав бумажкой.
– Нет. Мальчик до нее не дотрагивался. Мы тщательно проверили.
Она спокойно положила записку рядом со своим блокнотом и сложила руки.
– Что ж, Рой, главный вопрос теперь в том, с чем вы, ребята, сверяли отпечатки? Где вы взяли его отпечатки пальцев, чтобы сверить с теми, что в машине? – Она задала этот вопрос с той же уверенной ухмылкой, с которой она показала Труманну и Мактьюну пленку четыре часа назад.
– Все просто. Мы взяли отпечатки с банки с водой в больнице.
– Вы спросили Марка или его мать, перед тем как сделать это?
– Нет.
– Тогда вы нарушили личные права одиннадцатилетнего ребенка.
– Нет. Мы только хотели добыть улики.
– Улики? Улики чего? Смело могу сказать, не преступления. Преступление было совершено и тело спрятано. Вы просто не можете его найти. О каких других преступлениях здесь идет речь? Самоубийство? Стать свидетелем самоубийства – преступление?
– Он видел самоубийство?
– Не могу вам сказать, что он видел или делал, так как он доверился мне как юристу. Вы же знаете, Рой, наши разговоры должны храниться в тайне. Что еще вы взяли у этого ребенка?
– Ничего.
Она недоверчиво хмыкнула.
– Что у вас еще есть?
– Разве этого недостаточно?